Утро внесло решительные перемены в нашу жизнь.
Во-первых, тьма треснула, брызнула черными тараканами, и забилась во все наличные щели и складки. Когда это произошло, мы еще валялись в трансе, не в силах шевельнуться после тяжелого непродолжительного сна. Свет грубо нарушил таинственный шарм нашей берлоги, безжалостно высветив убогость гостиничной обстановки, точнее ее отсутствие.
Во-вторых, на нас свалилась большая развеселая компания, которая заполнила комнаты и коридоры топотом, цокотом и радостным ржанием. Компания зародилась в недрах турбазы «Терскол», где спелась и спилась настолько, что просто не смогла разъехаться по домам и решила остаться в горах еще на неделю.
Ярко выраженным лидером у них был молодой усатый гигант, а-ля Портос, с предсказуемой кличкой «Большой». Несмотря на впечатляющие габариты, в движениях он был легок, катался в изящной танцующей манере и вдобавок был безнадежно влюблен. Что безнадежно, почему-то было ясно сразу. Предмет его обожания по кличке Кобра целиком соответствовала этому опасному слову.
Описывать красивых женщин — занятие неблагодарное. Вероятно, ни в одном деле мужская часть пишущей разновидности человечества не упражнялась столь много. Все эпитеты и сравнения многократно употреблены, затерты и замылены еще в средние века, а потому не стану трудиться. Кобра и все тут.
Большой кружил Кобру на руках, а она смеялась и стреляла глазами по лицам мужчин. Эти двое играли в какую-то полудетскую игру, начало которой мы не застали, но конец которой, был предсказуем. Периодически Большой замирал, будто прислушиваясь к себе, а затем страдальчески взывал:
- Кобра, солнышко, иди поцелуй, может, вырвет.
Она устремлялась, и они целовались нарочито громко и вкусно. А в следующую секунду она уже могла прыгнуть Жене на колени и что-то таинственно шептать ему на ухо, а Женя принимался краснеть и беспомощно вертеть головой.
С некоторых пор взаимоотношение полов у меня почему-то ассоциируется с химическими процессами (наверное, это возрастное). Посудите сами, атомы тянутся друг к другу и образуют молекулы, люди тянутся друг к другу и образуют семьи. Вы скажете, что у людей все не так просто. А кто сказал, что все просто в химии? Появится молекула или нет, зависит от сродства атомов, от времени, температуры, давления, катализаторов и еще бог знает чего. Кстати, если продолжить аналогию, то соединение людей в племена и государства под действием инстинкта самосохранения или клубы, партии и секты по интересам можно уподобить процессам кристаллизации. Возможно, в будущем студенты будут скучать над новой наукой — социальной химией, которая на основании свежеиспеченных законов сможет, к примеру, регулировать рождаемость или устраивать счастливые браки.
В первый же вечер на правах старожилов мы посветили вновь прибывших в особенности проживания на станции Мир. Когда Большой узнал, что платить за подъемник надо на общих основаниях, то возмутился и заявил, что это невозможное расточительство и что канатчиков необходимо немедленно охмурить. Кобра тут же вызвалась пожертвовать собой ради общего дела. Большой помрачнел и заткнулся, но идея уже овладела массами. После бурных дебатов сошлись на том, что канатчиков надо напоить. Вопрос, кто пожертвует здоровьем и днем катания, решался на спичках. Короткая досталась мне. Был разработан план простой, грубый, но надежный. Кобра должна заманить канатчика в бар и тут появляюсь я — весь в… светло-сером и предлагаю канатчику выпить бесплатно. Дальше действовать по обстановке. План одобрили и тут же скинулись по рублю. Пить предстояло шампанское, поскольку другого спиртного в баре почему-то не водилось. Кстати, вы открывали когда-нибудь шампанское на высоте 3,5 километра? Попробуйте. Вам понравится.
В десять утра народ свалил кататься, а я засел в баре в ожидании клиента. В этом деле меня беспокоило только одно – о чем говорить. Вопрос не праздный. Я мучительно искал точки соприкосновения с абстрактным пока еще горцем, будущим моим визави. Часов в одиннадцать заявилась Кобра в сопровождении молодого, красивого канатчика. Он обнимал ее за талию, она, естественно, смеялась. Невдалеке ревниво маячил Большой с трагическим выражением на темно-бордовом лице. Кобра, согласно плану, помахала рукой, плюхнулась за столик и небрежно нас познакомила. Я мгновенно разлил шампанское. Выпили за любовь. Потом за горы. Потом конкретно за Эльбрус. Тут Кобре понадобилось выйти, и она благополучно слиняла кататься, а я остался наедине с Шарапом и нерешенной проблемой коммуникации. Я потянулся за второй бутылкой и занялся пробкой. Над столом повисла неловкая пауза. Шарап явно не понимал, что он тут забыл, а я ясно понимал, что задание висит на волоске. И тут меня осенило. Я заговорил о сталинской депортации балкарцев. Шарап мгновенно переменился, глаза его потемнели, и он начал говорить. Он говорил и говорил, и ВЕЛИКАЯ ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ОБИДА маленького гордого народа на ЭТОГО РЯБОГО ОСЕТИНА была в монологе этого, в сущности, еще мальчишки. Тут были и белый конь, и теплушки, и дядя Дадык, бежавший в горы, и бабушка Зурум, сброшенная на рельсы. Я с огорчением констатировал, что зацепил, пожалуй, слишком больную тему и что, наверное, этого делать не следовало. Вторая бутылка закончилась быстро, и уже он заказал третью. Мы обнялись как братья. Тут к нам подсел Большой и сразу перевел разговор на тему дружбы народов и общей дороговизны жизни. Мелькнула и пропала Кобра, но это уже не имело значения, потому что пошел чисто мужской кавказский разговор. Канатчиков вдруг стало двое, а бутылок трое и я потерял нить разговора. За столом обнаружился Женя. Он предлагал выпить конкретно за Эльбрус. Я с ненавистью уставился на него. Я протестовал и пытался объяснить, что за Эльбрус мы уже пили. Меня не слушали, и потому я стал вырывать у Жени стакан.
- Тогда за горы, — неохотно согласился он.
Я безнадежно махнул рукой и заявил, что иду спать.
Утром Женя сообщил, что операция удалась, что в общей сложности было выпито двадцать четыре бутылки шампанского, из которых двадцать одну поставили сами канатчики, и что кататься мы теперь будем бесплатно.